Рауфу Дусееву в этом году исполнилось 65 лет, и к этой дате он сам себе сделал подарок – исполнил юношескую мечту, окончив в ТГУ магистратуру «Когнитивная лингвистика». Это уже третья по счету специальность Рауфа Мидхатовича – до этого он получил высшее образование сначала как инженер, а затем как юрист. Почему несмотря на две востребованные профессии осталась тяга к лингвистике и какие открытия для самого себя и в целом для общества были сделаны – об этом Рауф Дусеев рассказал в интервью для нашего сайта.
– Откуда вы родом и на каком языке разговаривали в детстве?
– Родился я в Узбекистане, в городе Маргилан, в центре Ферганской долины. С детства меня окружали люди, говорящие на разных языках, – это, конечно, в основном узбеки, но были и русские друзья. А в семье, особенно с бабушкой, я разговаривал по-татарски, поэтому для меня и это родной язык. Потом семья наша переехала в Киргизию, в Ош. Там я закончил школу и в 1972 году поступил в Ленинградский институт инженеров водного транспорта. Потом были служба в Северном флоте, работа в Ханты-Мансийском речном порту. А в Томске оказался в 1993 году, приехав к младшему брату. Он к тому времени окончил здесь политехнический институт и создал малое предприятие. Я ему был помощником, до выхода на пенсию в 2015 году у него работал.
– А зачем в юристы пошли?
– Я когда в Томск приехал, уже учился в Оше на историческом факультете, на втором курсе, и подал документы о переводе на истфак в ТГУ. Но брат сказал, что в его фирме нужен не историк, а юрист, поэтому я поступил в Высшую школу бизнеса ТГУ. И успешно доучился там до диплома.
– Вы в хорошем смысле слова многостаночник – и инженер, и юрист, а теперь еще и лингвист. Что вам ближе из всех этих направлений?
– Конечно, языкознание. Я просто не сразу это понял, хотя это, действительно, было детской мечтой. Желание изучать языки у меня было всегда, и так получилось, что меня практически всю жизнь окружали разноязычные люди. Например, в стройотряде у нас были поляки, и я с первых часов знакомства с ними пытался говорить по-польски. Мне понравилось, им тоже, и ребята стали учить меня польскому. А когда начал служить на Северном флоте, начал отмечать сходство между английскими и русскими словами. У меня эта записная книжка сохранилась – там слов 50-60 приведено. Потом, правда, пришлось прекратить это занятие – мне сказали, изучай лучше азбуку Морзе. Но как факт – всегда меня тянуло к лингвистике.
– Так вы, получается, полиглот, практически. Сколько языков знаете?
– Ну, я их знаю в разной степени, конечно. Семь или восемь языков есть, на которых я могу с людьми общаться, если это обычная спокойная речь. Татарский, разумеется, русский, английский, немецкий, польский, узбекский – это само собой.
– Кстати, вы по-русски говорите вообще без акцента.
– Это объясняется тем, что когда мы переехали в Ош, я попал в микрорайон, где большинство населения было русскоязычное. И в школе все предметы преподавали на русском. Так что волей-неволей никакого акцента не смог сохранить.
– Ваши родные тоже свободно владеют родным, татарским, и русским?
– Нет, к сожалению. В семье изначально было двуязычие, но младшие брат и сестра родной язык не освоили – тогда была такая тенденция, что нужно делать упор на русский. А мне знание татарского в дальнейшем пригодилось – я и жену себе нашел татарочку, и с младшим сыном – ему уже 25 лет будет скоро – мы по–татарски говорим с его детства. Внуков у меня пока нет, но когда появятся, конечно, и их буду обучать татарскому языку. Это же обогащает человека – дополнительный язык открывает мир перед тобой. А если ты смотришь только в одну точку, то мало видишь.
– В магистратуру на лингвистику вы когда пошли? И как на вас смотрели – все-таки, достаточно возрастной магистрант?
– Это было в 2017 году, мне тогда исполнилось 63 года. В первую очередь на меня посмотрела профессор Зоя Ивановна Резанова. С одной стороны, она набирала группу магистрантов. С другой – она видела, что я хоть человек заинтересованный, но пришел вообще со стороны – то ли инженер, то ли юрист. Но, видимо, она человек умудренный опытом и поняла, что бросать учебу я не буду. Хотя я в то время еще и сам не совсем понимал, для чего я пришел на эту программу и что в итоге получится. Тогда главной причиной было то, что я вышел на пенсию и у меня появилось свободное время для занятий этимологией.
– Вас именно этот нюанс больше всего интересует в лингвистике?
– Да. Я изучаю слова (из разных языков), о которых многие ученые говорят, что они не родственные. Взять, например, тюркские и индоевропейские языки. Во многих словах есть сходство. Сначала я записывал их как любитель, а затем в интернете нашел, что я не один такой, и что некоторые обращались к ученым, а те признавали их находки интересными. Но когда специалисты узнавали, что у человека нет лингвистического образования, интерес пропадал. Вот поэтому я и решил сперва поучиться. К тому же, у меня есть сотрудничество с известным советским и российским лингвистом, членом-корреспондентом Российской академии наук Анной Владимировной Дыбо. Она главный специалист по тюркским языкам в России, если не сказать – в целом мире. И так случилось, что она стала моим научным руководителем, что для меня вообще просто сказка.
– Хочется хотя бы кратко описать содержание вашей работы. Вы уже не раз упомянули, что есть сходство между словами в разных языках – даже если оно далеко не сразу видно. Примеры приведёте?
– Вот смотрите, есть в русском языке слово «лить». И есть слово «лето». Некоторые этимологи полагают, что эти два слова связаны, потому что в летний период часто идут дожди. Я стал искать связь с татарским языком. Там «лето» это – «җәй», а «лить» – «кою». Но зато есть слово «җәйрәү», которое означает «разливаться», имеется в виду половодье на реке. То есть, у тюркских народов время разлива – это летнее время.
Еще пример – слово «лук». А в татарском языке – «җәя». Опять мы видим, что звук «л» заменяется на мягкую «ж». Конечно, это может быть случайностью, но идем дальше. Слово «легкий» по-татарски будет «җиңел». И есть еще много таких слов, которые в русском языке начинаются на «л», а в татарском – на мягкую «ж». Это уже не может быть случайностью, особенно если учесть, что во всех тюркских языках буквы «л» в начале слова вообще практически нет – такие случаи по пальцам можно сосчитать.
– Чем же это объясняется?
– Думаю, что в какой-то период – больше 2 000 лет тому назад – у тюрков вместо «л» в начале слова стали говорить «й» или «же». Такое же явление есть в испанском языке, называется оно «йеизм» – вместо мягкого «л» они говорят «же» (произносят «j»). А во французском языке в середине слова буква «л» не произносится, хотя и пишется в словах. Они скажут не «бульон», «павильон», а «буйон», «павийон». И это мы только про один звук говорим, а есть еще и другие фонетические соответствия.
– Это, наверное, связано с экспансией тюркских народов еще со Средневековья?
– Да, разные народы заимствовали слова из других языков, но в силу особенностей привычной артикуляции не все могли произносить их, как в оригинале. Любопытно, что в языках некоторых народов, населяющих Западную Сибирь (например, в васюганском диалекте хантыйского языка и верхнетазовском говоре селькупского языка) нередко вместо звука «л» произносится «й». Возможно, что языки аборигенов Сибири так повлияли на язык тюрков, что в нем так же произошел аналогичный сдвиг.
– Вы упоминали, что еще в молодости между английскими и русскими словами тоже этимологические сходства находили.
– Конечно, и там оно есть. Могу рассказать историю русского слова «жаворонок». Это, как все знают, степная птица, которая парит в небе. Но что выявили русские этимологи: «жа» – это приставка как «гай» в украинском языке, там эту птицу называют «гайворонок». Получается, корень слова – «воронок». Обратимся теперь к европейским языкам. В германском «жаворонок» – «Lerche», а в английском – «lark». И на волне своего интереса к фонетическому сдвигу звука «л» в «ж» я нашел информацию об особенностях жаворонков. Она заключается в том, что при нападении хищной птицы жаворонки камнем падают на землю, распуская крылья уже только перед самым приземлением. И вот такое падение в татарском языке называется «яву». И это слово, по-моему, связано со словом «лавина», означает «лить, сыпаться». И я предполагаю, что между названием «жаворонок» и вертикальным падением есть связь. Тут есть еще и такой аргумент – если в немецком языке «жаворонок» это «Lerche», то в нидерландском, где больше сохранилось старое произношение и написание слов, это «Leeuwerik». И если мы заменим букву «л» на «ж», получим очень созвучное слово к русскому «жаворонок».
– Как вы дальше планируете развиваться в своем увлечении?
– Ну, когда защищал магистерскую, мне сказали, что можно пойти дальше в аспирантуру. Боюсь, у меня мало времени на то, чтобы развивать науку. Но с другой стороны – я пока свои догадки преподнес только в том, что связано со звуком «л». А есть же и другие звуки, с которыми что-то происходило и происходит в разных языках. Это я раньше как больной был – день одним чем-то занимаюсь и бросаю, потом другим. Учеба в университете упорядочила этот процесс, дала мне понять, как надо правильно заниматься лингвистической наукой. Я, конечно, до этого потерял много времени, но хорошо, что это произошло для меня хотя бы в таком возрасте. Еще до магистратуры я со своим «жаворонком» выступал на нескольких конференциях, и мне говорили – ну, тут нет никакого научного обоснования. А сейчас, после того, как я защитился, благодаря моему научному руководителю качество доказательств стало совсем другим, это тоже специалисты отметили. Возможно, в соавторстве с Анной Владимировной Дыбо мы опубликуем нашу совместную научную работу – надеюсь, она на это согласится, а также посоветует, как развивать эту тему. Потому что я продолжаю гореть ею и говорить об этимологии и фонетике готов бесконечно.